Старики хлопали Невельского по плечу и, показывая на Питкена, объясняли знаками, что он все знает и поедет проводником.
Капитан указал гиляку место в шлюпке. Гиляк полез через борт. Шестаков с силой оттолкнулся от берега. Ветер хлопнул парусами. Шлюпки быстро пошли против течения.
— Как вы не боитесь заразы, Геннадий Иванович? — удивлялся Гейсмар.
— Чего же их бояться! По всем признакам, суда европейских наций сюда еще не входили.
Фомка был печален.
«Придется теперь уходить! — думал он. — Где-то надо искать новое место… Где? Куда деваться? Сверху пришлось бежать от оспы и от маньчжур на свободные, вольные земли. А тут поди свои нагрянули! Опять господа! Куда же теперь? Может быть, на остров? У Фомкиной жены есть родственники на Сахалине. «Придется плыть туда».
Глава пятьдесят четвертая
ПРОЛИВ НЕВЕЛЬСКОГО
Замечания гиляков, принявших Грота, Попова и Гейсмара за сыновей капитана, задели Невельского за живое.
«И как им в голову пришло! Впрочем, будь я гиляк, могли бы быть у меня такие сыновья. Наверно, женятся у них в шестнадцать лет». Невельской вспомнил Машу.
— Гиляк! — показывая себе на грудь, сказал Питкен.
— А ваши люди живут на острове?
— На Хлаймиф? Какое племя? Народ? Там вон? На Сахалине? — спросил Попов.
— Гиляк.
— Тоже гиляки!
— Да, гиляк.
Питкен показывал, что тут всюду гиляки. Попросил бумаги и карандаш и стал чертить лиман и рисовать деревни гиляков на Сахалине и на материке, называя их. Потом показал пальцем на вещи в корме и сказал по-русски:
— Чайник.
Потом обматерился. Гребцы, сдерживаясь, давились от смеха. Он показал на ружье и сказал:
— Курок, ружье.
Невельской стал расспрашивать о гиляках и маньчжурах.
— Тебе надо манжу? — спросил гиляк. — Надо? Надо?
«Идем полтора месяца, видели разных людей, а ни единого маньчжура… Про китайцев, кажется, вообще никто не знает».
— А где живет Позвин? — Капитан показал на карту, разрисованную гиляком-географистом.
— Нету…
Питкен попросил еще бумаги. Ему дали. Питкен нарисовал северную часть лимана, мыс.
— Коль! — сказал он и добавил: — Позвин!
Позь жил в деревне Коль, на мысу Коль, на южном побережье Охотского моря.
Поднимаясь вверх по реке, шлюпки достигли длинного низменного полуострова, заросшего мелкой березой и кустарником. Полуостров протянулся с левого берега почти до середины Амура.
На обеих сторонах реки были лесистые крутые горы. Кое-где скалы торчали над водой. Место было глухое.
Над глинистым обрывом полуострова стеной стояла дикая трава. Мошка и комары роями накинулись на моряков.
— Отличное место для установки береговых батарей, — говорил Невельской офицерам, подойдя к крайней оконечности полуострова и выйдя на берег. — Пушки будут простреливать всю реку и с той стороны и с этой. Ни один корабль не войдет в Амур и не спустится вниз.
В воздухе стояла тишина. Воды Амура были спокойны. На мели виднелась шлюпка. Ее голая мачта склонилась над далеким мысом материка, ушедшим куда-то в глубь светлого неба, слившегося с морем.
На берегу — ружья, составленные в козлы, ранцы, шинели, ящики с посудой. Трещали костры. В котлах варился обед. Повар готовил закуску, раскладывая свежесоленую икру на тарелки.
— Сегодня же осмотрим полуостров, — сказал Невельской офицерам.
После обеда Невельской сидел с гиляками и матросами, курил трубку.
— Как ты, Козлов, догадался, что старик лодки нарисовал? — спросил он плечистого матроса с черными от корабельной смолы руками, с красным лицом и светлыми нависшими усами.
— Видно было, что лодки, — ответил Козлов.
— Матрос завсегда верно скажет! — подтвердил Шестаков. — Право слово, Геннадий Иванович!
— Это царь Петр, сказывают, любил с солдатами советоваться, — стал рассказывать боцман Горшков. — Когда шведский король Карла отнял у него антилерию, царь шибко призадумался. Сидит, с лица потемнел. Какой-то солдат возьми да и скажи: «Антилерию новую не трудно отлить». «Отлить-то не трудно, да меди у меня нет», — отвечал Петр. «Меди! А сколько, Алексеич, по церквам колоколов набитых! Вели-ка собрать». Он и давай у попов колокола отымать!
«Хорошо я команду набрал». Невельской глядел на измученных, но веселых матросов. В рассказе Горшкова слышалось свое, родное. В лице этих матросов — костромичей, новгородцев, тверяков — вошла в устье Амура коренная Россия. Еще царь Петр велел набирать во флот костромичей.
В сумерках Невельской и Попов пешком возвращались с осмотра полуострова.
— Тут будем строить морской порт, — говорил Невельской. — Места, пригодные для закладки верфей, береговых укреплений… Корабельные леса. Можно строить корабли. Кедр — отличный материал. Первоклассный порт можно заложить.
За мысом горел костер. На палках сушилось белье. Появился силуэт часового у шлюпок. Другой часовой ходил за лагерем. Остальные матросы, утомленные тяжелым переходом, стиркой и приготовлением к завтрашнему дню, уже спали. Гиляки сидели у костра и о чем-то шумно разговаривали.
Офицеры вошли в палатку. Гейсмар храпел и стонал, раскинувшись на спине и вытянувшись во весь рост.
Снаружи раздался окрик часового.
— Идите, Иван Алексеевич, посмотрите, что случилось, — сказал Невельской.
Попов вышел.
Тикали часы. Комары и мошки вились у свечки. Гейсмар заплакал во сне, на что-то жалуясь то по-немецки, то по-русски. Невельской тронул его за плечо.
— Ах, это вы, Геннадий Иванович? На вахту? — испуганно очнулся мичман. — Как вы ходите без охраны?
Попов возвратился в палатку.
— Гиляки о чем-то беспокоятся, Геннадий Иванович, — сказал он. — Но понять я их не могу. Приехал какой-то гиляк и просит нас ехать вверх по реке, показывая знаками, что там что-то случилось.
— Ну что еще? — недовольно сказал Невельской.
Он вышел. Ярко светила луна. Стояла такая тишина, что на воде видны были отражения лесистых сопок со всеми уступами и с вершинами деревьев. Временами бултыхались большие рыбы или зашедшие в реку морские звери. У костра сидел проводник и с ним двое гиляков, не знакомых Невельскому.
Один из них стал знаками просить Невельского идти вверх. Капитан показал, что, когда взойдет солнце, лодки пойдут вниз. Гиляки сожалеюще покачали головами, поговорили между собой, но вскоре успокоились. Потом они похлопали Невельского по плечу и показали, чтобы он шел спать и что они тоже лягут спать около лодки. Капитан приказал часовому не гнать их.
Утро было свежее и чистое. Шлюпки спускались под правым берегом. Как и предполагал Невельской, промер и тут показал глубины.
— Даже течение здесь быстрее! — говорит Грот.
— Это второй фарватер Амура, — отозвался Невельской.
— Но куда же идет этот фарватер? — обеспокоенно спросил Грот.
Невельской ему не ответил.
— Мео[189], — сказал проводник.
В распадке между сопками, среди березовых лесов, стояли гиляцкие зимники.
Гиляки стали просить Невельского пристать.
Подошли к деревне. Питкен поговорил с ее жителями, принес осетра.
Гиляки шли за ним. Принесли туес ягоды — шикши.
Алеут вскочил и в восторге хлестнул себя руками, видя шикшу.
Но приставать было некогда.
…Погода хмурилась. Река становилась все шире, оттесняя левый берег к горизонту. Теперь чарбахские скалы и вся гряда гор, под которыми накануне высаживались моряки в той деревне, где жил старик, похожий на знакомого из Ревеля, казались слабой синей полосой. Но ранним утром, когда и море и горы посинели, на дальнем берегу завиднелся белый квадрат какого-то гиляцкого зимника. Скоро полоса берега исчезла. Течение не ослабевало, влекло шлюпки, продолжаясь в море. Оно было мутным, быстрым, несло среди моря коряги, пену, щепье. За морем подымался и подступал все ближе берег Сахалина.
Сизая гряда скалистого острова, как на подставках, стояла на громадных белых отмелях. Промер показывал глубину в четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать сажен.
«Куда же идет течение?» — озабоченно думал Грот. У него на сердце был тяжелый камень.
Шлюпки несло к югу. Они входили как бы в широкий залив. В утреннем розовом тумане подымались зеленые волны. Грохотал прибой. Туман сносило. Жаркий ураганный ветер налетел с юга.
Шлюпки заливало.
— Навались! — командует капитан.
Шесть весел опускаются враз. С трудом налегают уставшие гребцы, лодка подымается на тяжелую волну, и сразу же ее валит вниз. Идет тяжелая борьба со стихией.
Усатые матросы угрюмы. Лица их в поту, мокрые рубашки почернели.
Выбрасывались на отмель и пережидали ветер. Ночевали в гиляцких домах.
— Мы идем верно, только так! — говорил капитан. — Идем вниз под берегом, течение идет туда, и оно нам само все укажет.
